Полковник наш рожден был хватом…. "Полковник наш рожден был хватом: Слуга царю. Отец солдатам…" (The Sword of Stalingrad) Наш рожден был хватом

Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Москва, спалённая пожаром,

Французу отдана?

Ведь были ж схватки боевые,

Да, говорят, ещё какие!

Недаром помнит вся Россия

Про день Бородина!

— Да, были люди в наше время,

Не то, что нынешнее племя:

Богатыри — не вы!

Плохая им досталась доля:

Немногие вернулись с поля...

Не будь на то господня воля,

Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,

Досадно было, боя ждали,

Ворчали старики:

«Что ж мы? на зимние квартиры?

Не смеют, что ли, командиры

Чужие изорвать мундиры

О русские штыки?»

И вот нашли большое поле:

Есть разгуляться где на воле!

Построили редут.

У наших ушки на макушке!

Чуть утро осветило пушки

И леса синие верхушки —

Французы тут как тут.

Забил заряд я в пушку туго

И думал: угощу я друга!

Постой-ка, брат мусью!

Что тут хитрить, пожалуй к бою;

Уж мы пойдём ломить стеною,

Уж постоим мы головою

За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.

Что толку в этакой безделке?

Мы ждали третий день.

Повсюду стали слышны речи:

«Пора добраться до картечи!»

И вот на поле грозной сечи

Ночная пала тень.

Прилёг вздремнуть я у лафета,

И слышно было до рассвета,

Как ликовал француз.

Но тих был наш бивак открытый:

Кто кивер чистил весь избитый,

Кто штык точил, ворча сердито,

Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,

Всё шумно вдруг зашевелилось,

Сверкнул за строем строй.

Полковник наш рождён был хватом:

Слуга царю, отец солдатам...

Да, жаль его: сражён булатом,

Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:

«Ребята! не Москва ль за нами?

Умрёмте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий

Французы двинулись, как тучи,

И всё на наш редут.

Уланы с пёстрыми значками,

Драгуны с конскими хвостами,

Все промелькнули перед нами,

Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..

Носились знамена, как тени,

В дыму огонь блестел,

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,

Что значит русский бой удалый,

Наш рукопашный бой!..

Земля тряслась — как наши груди,

Смешались в кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудий

Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы

Заутра бой затеять новый

И до конца стоять...

Вот затрещали барабаны —

Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя:

Богатыри — не вы.

Плохая им досталась доля:

Немногие вернулись с поля.

Когда б на то не божья воля,

Не отдали б Москвы!

— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны —
И отступили басурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не Божья воля,
Не отдали б Москвы!

О Якове Петровиче Гавердовском я узнал, изучая свою родословную, которая, по известным мне источникам, уходит в ХVI столетие. Поиск сведений об этом человеке, который продолжаю до сих пор, открыл для меня удивительную личность, чья жизнь достойна общего внимания.

Путешественник, исследователь, воин - такова главная линия жизни моего героя. Сама жизнь Якова Петровича была коротка - в тридцать с небольшим лет он погиб в Бородинском сражении. Имя Гавердовского сегодня можно увидеть в Храме Христа Спасителя на мраморной доске так называемой «11-й стены», где оно стоит шестым по счету среди убитых при Бородине.

О воинской доблести Якова Петровича в Отечественной войне еще скажу. Не менее значимой была его предшествующая деятельность, связанная с продвижением интересов России в Средней Азии и освоением северной части Великого Шелкового пути.

Одно из первых упоминаний об этом человеке относится к концу XVIII века: «Яков Гавердовский, квартирмейстерской части поручик, в своих «Примечаниях к рассмотрению Оренбургского края», составленных в 1799-1800 годах, отмечал, что на южной пограничной линии края несли службу 293 человека». Вероятно, на этих рубежах России от Сибирских губерний до Астрахани и служил Яков Гавердовский.

Известно, что офицеры квартирмейстерской части были востребованы главным образом в военное время. А в мирные дни они находились на съемках местности в различных частях империи. Особое внимание тогда обращали на снятие планов пограничных областей. Вероятно, подобные задания выполнял и Яков Петрович. А вскоре ему была поручена важная государственная миссия.

Россия стремилась к развитию торговых и экономических связей со странами Востока. В 1802 году министр коммерции граф Николай Петрович Румянцев указывал, что самыми богатыми являются те страны, которые занимают посредническую роль в торговле между Азией и Европой. Наглядным примером того была Англия. Россия могла занять подобное положение, взяв под контроль Среднюю Азию, в которую уже имела три пути: через Каспийское море, Оренбург и Троицк и проложенную в 1800 году горными офицерами Бурнашевым и Поспеловым дорогу от Иртышской линии до Ташкента через казахскую степь. Самой удобной и открытой была дорога через Оренбург. По ней ходили местные, московские, ростовские, казанские купцы. Именно Оренбург и Астрахань, по мнению Румянцева, должны были стать опорными пунктами на торговом пути в Хиву и Бухару и далее в Китай и Индию.

Для обеспечения безопасности караванных дорог министр коммерции признавал полезным отправить в среднеазиатские ханства чиновника, который сможет «исходатайствовать разные выгоды и преимущества по торговле российских подданных и преподать сюда верные сведения о делах тамошнего края и состоянии окружающих земель». Именно эта миссия выпала Якову Гавердовскому, прибывшему в начале 1803 года в Оренбург.

Румянцев составил инструкцию для него: Яков Петрович должен был убедить бухарского хана «снабжать охранительными листами российское купечество на их пути в Азию, уверяя, что и бухарцам, желающим ехать в Европу, тоже охранение даровано будет». Вскоре в Оренбурге было организовано посольство поручика Якова Петровича Гавердовского с торгово-политической миссией в Бухару. В июле 1803 года посольство из 43 человек отправилось из Оренбурга вместе с торговым караваном. Путешественников сопровождали проводники из местных.

Пройти каравану в степях незаметно не было никакой возможности. Произошло то, чего следовало ожидать: 9 сентября 1803 года разбойники числом около тысячи человек окружили караван в урочище Ходжа-Берген в 780 верстах от Оренбурга. Несмотря на отчаянное сопротивление немногочисленного конвоя, караван был почти полностью разграблен, а многие члены посольства попали в плен. Отступив с боем, Гавердовский 27 сентября вернулся в Оренбург.

Он оставил такие записи о происшествии: «По объявлению вновь присланных от неприятелей к нам старшин, прежде не хотели нас отпустить, как заплатим по их закону им кун, или мзду за всех убитых и раненых. Оставшиеся при нас купцы, на произвол коих отдано было нами сие требование, жалея более о жизни своей, нежели об имении, взялись для сохранения всех исполнить требуемую выплату, ибо в прежние годы удовлетворение несправедливо требуемой грабителями подобной сему подати спасало всегда их караваны. Они убедили киргизцев также принять под Алкораном присягу, что по получении куна оставят уже нас спокойными. …К пятому часу пополудни было выдано им 6000 червоных и сверх того… сукна, кожи и корольки… Сверх чаяния нашего киргизцы, наруша данную нам присягу и думая найти нас ослабевшими, снова стали делать на нас нападение… С нашей стороны ранено было 6 человек, а о неприятеле ничего достоверного сказать не можем, ибо они, так как и все азиатцы, раненых и убитых не оставляли на поле сражения…».

Характерно, что к своим единоверцам грабители относились лояльно. Геройством считалось разграблять караваны русских. По подсчетам статского советника Жуковского, в 1797-1800 гг. было угнано в плен 250 человек. Так что в том, что посольская миссия Гавердовского не дошла до конечного пункта своего похода, Бухары, ничего удивительного нет. Александр I, рассмотрев отчеты Якова Петровича, принял решение частично компенсировать купцам их потери. Посольство наглядно продемонстрировало, что главным условием развития торговли со Средней Азией является безопасность торговых путей.

Однако был и положительный результат экспедиции. Яков Петрович сумел собрать оригинальные географические и этнографические материалы о Казахстане. Они нашли отражение в нескольких записках, представленных им в Азиатский департамент Министерства иностранных дел, и в специальном рукописном исследовании «Обозрение киргиз-кайсакской степи». Доктор географических наук из Алма-Аты Алдар Горбунов в статье «Первые исследователи Казахстана. От Якова Гавердовского до Алексея Левшина», повествуя о драматичной судьбе Якова Петровича, сообщает, что в последующие после посольской миссии годы Гавердовский собирал сведения о территории Казахстана и прилегающих районов Китая и «написал «Обозрение киргиз-кайсакской степи в двух частях», но из-за гибели автора в Бородинском сражении эта объемистая рукопись без малого 200 лет пролежала в Российском государственном военно-историческом архиве, где и была недавно обнаружена казахстанскими исследователями». Автор указывает на несомненную пользу этого труда: «Гавердовский осуществил первое физико-географическое разделение равнинного Казахстана». Кроме того, описание Якова Петровича помогло определить точное место Аныракайской битвы - самой последней и самой драматичной в многолетней войне казахов с джунгарскими завоевателями (1723-1730 гг.), которую сравнивают по своему значению с Куликовской битвой для русских.

К 1812 году Яков Петрович был старшим офицером Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, состоял обер-квартирмейстером при командире 3-й пехотной дивизии, будущем герое войны и военном министре России Петре Петровиче Коновницыне (1764-1822). Этих двух людей связывала крепкая мужская дружба.

19 августа по распоряжению только что назначенного главнокомандующим Кутузова был создан общий арьергард соединенных армий. Командовать им был поставлен Петр Петрович Коновницын. Его правой рукой был Яков Петрович Гавердовский. В арьергард вошло более 30 тысяч воинов. С этого момента и до самого Бородино арьергард ежедневно вел тяжелые, изнурительные бои с наседающими французами, давая возможность основным силам русских спокойно отступать и готовиться к решающему сражению. По воспоминаниям будущего декабриста генерала Александра Николаевича Муравьева, «генерал Коновницын… имел полную доверенность к Гавердовскому, который действительно был начальником арьергарда, ибо ничего без его согласия не предпринималось и ни в чем не отказывалось. …Он имел редкую способность всякий вечер диктовать вдруг и в одно время приказы для движения и боя на следующий день семи и более полковым адъютантам и ординарцам, приезжавшим за приказаниями. Он был славный воин во всех отношениях. Жаль, что мы лишились его в сражении под Бородиным». Сам Коновницын в рапорте Кутузову отмечал: «…Гавердовский был мне лучшим во всем помощником. Его неусыпной деятельности в исполнении всех моих поручений приписать должен я наиболее все успехи ариергарда».

И вот настал день Бородинского сражения. Первую мощную атаку утром 26 августа французы предприняли на участке, где находилось командование 1-й армии. В критический момент Барклай-де-Толли отдал распоряжение Гавердовскому, недавно назначенному генерал-квартирмейстером 1-й Западной армии. Яков Петрович тронул лошадь и поскакал к Бородину, где разгорелся отчаянный бой между оборонявшим село русскими егерским полком и французами. Через некоторое время лошадь Гавердовского с окровавленным седлом вернулась к своим.

У Коновнициных была усадьба в местечке Кярово, в девяти километрах от городка Гдов Псковской губернии. После войны вся семья с учетом занятости Петра Петровича на высоких государственных должностях жила в Петербурге, вела придворную жизнь, но выезжала по разным обстоятельствам в Кярово, которое продолжало быть для нее центром притяжения. Постепенно в усадьбе стали появляться некоторые памятные знаки. Так, Петр Петрович поставил в парке памятник в честь своего друга Якова Петровича Гавердовского. Особая его ценность была в том, что тело Якова Петровича на поле брани не нашли, поэтому не было и его могилы.

Удивительное чувство испытываю сегодня, перечитывая строки лермонтовского «Бородино», они прямо-таки о Якове Петровиче:

«Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой».

Юрий Говердовский

Посадки по коррупционным делам, связанным со строительством СИЗО «Кресты-2», под Петербургом, продолжаются

Продолжаются посадки по громким делам, связанным с коррупцией при возведении новой тюрьмы под Петербургом («Труд» подробно рассказывал о скандальной стройке в номере от 21 июля). Возведение крупнейшего в Европе следственного изолятора стоимостью более чем в 12 млрд рублей обернулось очередным скандальным долгостроем.

В последний день лета у себя дома был задержан генподрядчик строительства СИЗО «Кресты-2», глава компании «Петроинвест», генерал-лейтенант запаса Руслан Хамхоков. Его подозревают в даче взятки в 350 млн рублей бывшему заместителю начальника УФСИН по Петербургу и Ленобласти полковнику внутренней службы Сергею Мойсеенко, ответственному за строительный блок ведомства. Уголовное дело возбуждено по статье 291 УК РФ «Дача взятки в крупном размере в составе организованной группы». Своей вины заслуженный строитель РФ, руководивший возведением Дворца конгрессов и дворцово-паркового ансамбля в Стрельне, пока не признал.

Как заявляют следователи, еще в марте 2010 года Мойсеенко предложил Хамхокову сделку: тот должен отдавать 10% от каждого поступления бюджетных средств, выделенных на строительство тюрьмы, а заказчик за это подпишет акты о якобы выполненных работах. Гендиректор «Пет-роинвеста» согласился принять участие в этой преступной схеме. «В дальнейшем, с марта 2010-го по август 2015 года, Хамхоков через посредников неоднократно передавал Мойсеенко взятки на общую сумму не менее 350 млн рублей», — сообщает Следственный комитет.

Напомним, что Мойсеенко находится под стражей с марта 2017 года по обвинению в организации убийства начальника отдела технического надзора и эксплуатации объектов строительства ФСИН подполковника Николая Чернова. Тот не соглашался подписывать акты о приемке невыполненных работ, фиксировал коррупционные нарушения. И был расстрелян в своей машине по дороге домой.

Активно сотрудничает со следствием еще один статусный обвиняемый — гендиректор и владелец крупнейшей Генеральной строительной корпорации (ГСК) Виктор Кудрин. В активе этой компании горнолыжный курорт «Игора», она же строила дворцово-парковый ансамбль в Стрельне, вторую сцену Мариинского театра, Западный скоростной диаметр. Кудрин одно время работал заместителем председателя комитета по благоустройству и дорожному хозяйству в администрации Санкт-Петербурга. Следствие считает, что Кудрин участвовал в «растрате в организованной группе в особо крупном размере» и присвоил бюджетные деньги, предназначенные на строительство изолятора. Он и рассказал, как 10% от выделенных на строительство миллиардов уходили на откаты.

Если Руслана Хамхокова арестовали в роскошной квартире в центре Петербурга, то Виктора Кудрина задерживали ночью в шикарном особняке в Ленинградской области. Глава ГСК уже готовился присоединиться к своей семье, которую предварительно вывез в США, а оказался в старых «Крестах» — новые-то так и не достроены. Видимо, эта перемена участи так впечатлила бизнесмена, что он и заговорил о взяткоемких процессах на строительстве СИЗО «Кресты-2». По версии следствия, он же был посредником между взяткодателем генерал-лейтенантом Русланом Хамхоковым и взяточником полковником Сергеем Мойсеенко.

Последний находится в «волшебном доме» — так с легкой руки Георгия Жженова зовется в народе следственный изолятор № 3 ФСИН России на Захарьевской улице, 6, второй вход с улицы Шпалерной, 25. «На улице Шпалерной стоит волшебный дом — зайдешь туда мальчишкой, а выйдешь стариком» — такие частушки были в ходу в 1930-х. В отличие от сталинских времен сегодня в СИЗО на Шпалерной с подследственными подчеркнуто вежливы, там всего 34 камеры, в каждой из которых содержится не более двух человек. Но от внешнего мира сидельцы абсолютно изолированы. Похоже, это так подействовало на бывшего куратора строительства «Крестов-2», что он тоже стал сотрудничать со следствием.

Остается добавить, что боевой офицер Сергей Мойсеенко служил на Тихоокеанском флоте, командовал спецподразделением морской пехоты, бывал в горячих точках на Кавказе, среди его наград есть и медаль «За отвагу». После увольнения из армии пришел служить в систему ФСИН, с отличием окончил Академию управления МВД. И вот на тебе...

«Ибо корень всех зол есть сребролюбие». Точнее не скажешь.